Хоть я и писала о том, что меня окружают хорошие люди, есть негативчик, который, наверное имеется у каждого. 

Учится у нас на факультете юное создание, назовем ее Маша. Маша — сплетница. В обычном своем состоянии Маша — снулая, сутулая, невзрачная серая мышка. Но стоит ей обзавестись сплетней, глаза Маши начинают светиться непередаваемым внутренним светом, осанка становится королевской, походь — царицы мира. Поначалу к этой ее страсти мы относились довольно снисходительно, мол, у каждого свои недостатки. Потом Маша начала генерировать сплетни сама, и до нас стали доходить «слухи» о нас самих, и выяснив их источник, мы не очень-то удивились: когда добро в празднестве, празднует зло. 

Дело в том, что особой Мышиной «любовью» пользовались те, кто так или иначе обращал на себя внимание. Так, например, девочка, идущая на красный диплом, обзавелась сплетнью, что у нее неформальные отношения с деканом. Девочка та была уже помолвлена, а декан — скромный семьянин. 

А когда пятеро наших студентов уехали в США на Career Training, про них практически сразу стало известно, что они стали нарками. Хотя год спустя ребята приехали воодушевленные новыми идеями: «Это они от наркотиков», — жужжала в уши Маша. 

Меня вниманием Маша тоже не обошла. Я узнала о себе, что я лесба, и что отец мой сгинул в тюрьме.

Поначалу я бомбилась от всего, что слашала про других и про себя. А потом я подумала, что есть люди, в миросознание которых вписывается только примитив. Им природа отмерила кругозор подъезда номер 5 по улице Клары Цеткин и ни-ни больше. И они измеряют всё, что в этот кругозор не вписывается, своей малюсенькой, ничтожной линеечкой. Мне хотелось бы думать, что они не спят ночами, прикидывая, на какую злобность потянет красный диплом или семейственность. Сколько сплетней весит обучение заграницей. Но нет. Они спят крепко. А я ворочаясь с бока на бок, думаю, а если меня обманывали? Возможно, были причины. Ну, конечно, были, чтобы уберечь мою тогда еще некрепкую детскую психику. Бреду среди ночи к секретеру, роюсь среди документов: вот трудовая отца, вот печать его предприятия, и даже завещание — как будто бы чувствовал, что случится непридвиденное. Щупаю руками, то, что могу пощупать: трудовую, печать, завещание. Вызываю в памяти запах отцового пиджака, в который я утыкалась носом, едва лишь отец переступал порог. Вспоминаю глаза мамы, когда ей сообщили, что отец погиб… Помню, как сейчас, еще вчера он был. Большой, громкий. А днем спустя — ничего, кроме вязкой тишины... 

И когда я до меня дошло про линеечку, я поняла, что бомбиться на такое ничтожество, как Маша — это быть на одном уровне с ней...

И все равно бомблюсь на сплетницу. Засыпаю только под утро, выдыхая из себя: «Ничтожество!»